Новый Сусанин

Книги: Фантастика Библиографическое описание Текст Иллюстрации

 

В лесах, под городом Великий Гусляр, таится озеро Копенгаген, окутанное тайнами и легендами, Мекка гуслярских рыболовов.

Многие десятилетия оставалось загадкой даже название озера, непривычное для здешних мест. Рассказывают, что в тридцать седьмом году покойный отец Ложкина поехал в Вологду торговать метровую щуку, выловленную им в том озере. На вологодском рынке к нему подошел один человек, одетый в штатское, и спросил, где Ложкин выудил такую рыбину. Ложкин честно признался, что в Копенгагене, и после многих допросов и неправедного суда отправился в лагерь как датский шпион, а Николай Ложкин дождался папу только через восемнадцать лет.

Лишь лет двадцать назад директорша музея Елена Сергеевна выудила в городском архиве информацию, согласно которой озеро получило наименование случайно. Оказывается, в начале прошлого века в тех краях построил свой охотничий замок англоман Архип Гулькин, велевший именовать его просто Гулем. Как-то приехавший к Гулю на рыбалку либерально настроенный гуслярский мировой посредник пошутил, что Копенгаген — английский вице-адмирал. Гуль был потрясен звучностью адмиральского имени и велел переименовать озеро Темное в озеро Копенгаген. Название окрестным мужикам понравилось, хотя и казалось ругательным. Гуль пытался разводить в озере крокодилов, крокодилы прижились, но мужики их выловили и пустили крокодилью кожу на подошвы валенок.

Уже в почтенном возрасте Гуль влюбился по переписке в проживавшую на Украине госпожу Ганскую, представительницу старого шляхетского рода. Но, несмотря на переписку, теплые слова и даже обещания, госпожа Ганская вышла замуж за француза Бальзака. Помещик Гуль не выдержал такого поворота судьбы и утопился в Копенгагене. Его охотничий замок, разграбленный поселянами, пришел в полный упадок.

 

Несмотря на то, что Великий Гусляр лежит в стороне от основных трасс, а население в нем обитает консервативное, новые веяния долетают и до его площадей и закоулков. В Гусляре есть свои «выбороссы», коммунисты, сторонники парламента, поклонники президента и даже представители капитализма. И, как положено российской глубинке, в недрах ее таятся такие социальные движения и водовороты, что порой и Москва позавидовала бы прыти нашего городка.

Поджарый Салисов и грузный Ахмет Собачко пришли в газету «Гуслярское знамя» к ее корреспонденту Мише Стендалю и изложили свою позицию. Тот, желая им помочь, повел на бывшую Пушкинскую (ныне в результате кампании за возвращение исторических названий переименованную в Старокривоколенную), в дом N 16, где проживает его давний друг, а также заядлый рыболов Корнелий Иванович Удалов.

В то субботнее утро Корнелий страдал радикулитом, отчего не смог пойти на рыбалку и даже спуститься вниз сыграть в домино. Правда, и в домино он играть не очень стремился — пришло новое поколение, которое привнесло в домино денежный азарт. Раньше люди собирались вокруг стола, чтобы как следует стукнуть по столешнице, сделать рыбу, а то просто поговорить с соседом. Молодежь, занявшая стол, играла теперь на деньги, причем, порой с улицы Софьи Перовской приходили рэкетиры и играли на «зеленые», или «баксы», сам вид которых Корнелию Ивановичу, как человеку старой закваски, был неприятен. Ведь во времена его молодости такими «зелеными» агенты США расплачивались с отщепенцами за измену Родине.

Корнелий Иванович стоял у окна, глядел во двор и рассуждал, соберется ли дождик или обойдет стороной.

Он увидел, как осторожно, словно катафалк, влекущий тело члена Правительства, в ворота вполз «мерседес», замер, и из него вылез помятый и встрепанный корреспондент газеты «Гуслярское знамя» Миша Стендаль, а за ним два закованных в кожу молодых человека. Мода, осчастливившая революцию кожаными куртками, сделала странный исторический виток и вновь призвала кожаные куртки в период контрреволюции.

Один молодой человек был бородатеньким, тощим и тщедушным, второй — внушительным и полным, но куртки скрадывали различия в комплекции.

Миша поднял голову, угадал за стеклом Корнелия и сделал жест, означавший просьбу отворить дверь. Корнелий обернулся и крикнул:

— Ксюша, открой, пришли!

Никто не откликнулся, и Корнелий вспомнил, что Ксения ушла на рынок.

Пришлось Удалову, припадая на левую ногу и держась за позвоночник, брести к двери.

Гости вежливо поздоровались и сразу проникли в комнату, причем сделали это так ловко, что Удалов со Стендалем далеко отстали от них и оказались в комнате, когда молодые люди уже заканчивали поверхностный обыск.

— Все в порядке, заходите, — пригласил Удалова худой и, как оказалось, злобноватый человек, заросший густым черным волосом. — Располагайтесь.

После этого гости уселись в кресла, а Стендалю и Удалову достались стулья. Впрочем, когда у тебя приступ радикулита, лучше сидеть на стуле.

— Наши гости, — сдавленным голосом сообщил Миша Стендаль, — приехали из Москвы. У них есть сенсационная информация, связанная с Великим Гусляром, и они просят нашего содействия.

— Не так громко, — предупредил тощий.

— Давайте, я вас представлю, — сказал Стендаль. — Товарищ Салисов — аквалангист и экстрасенс.

— С мировым именем, — подчеркнул бородатый и чуть наклонил голову. — И предупреждаю: все ваши мысли мне известны.

Помолчали. Видно, экстрасенс читал мысли Удалова, а Удалов удивлялся, почему же это у него с утра ни одной мысли в голове не было. Сейчас, правда, появились, но все были связаны с ненормальным, взвинченным состоянием корреспондента.

— А вот, познакомьтесь, — продолжал Стендаль, — господин Ахмет Собачко.

— Не господин, а товарищ, — поправил Стендаля второй — грузный, лысый, украшенный лишь длинными висячими усами. — Не люблю, понял?

Выждав деликатную паузу, Миша сообщил:

— Наши гости сделали важное открытие.

— Не продаст? — спросил Салисов.

Миша совсем смутился.

— Ну как можно! — сказал он.

— А это вопрос суммы, — сообщил Собачко. У него был высокий девичий голос и очень красные губы.

— Удалов молчалив, как могила, — сказал Стендаль, смущенный ролью, которую ему пришлось играть.

Могилой Корнелий себя не считал, но спорить не стал. Он ждал продолжения.

— Знаете ли вы о русском герое Иване Сусанине? — резко спросил Салисов. Его черные глаза горели отчаянным нутряным огнем.

— Слышал, — ответил Удалов. — А в Костроме даже памятник видел — рукой за речку показывает, куда идти не следует.

Удалов хихикнул, приглашая остальных присоединиться. Никто не присоединился. Гости, видно, шутить не собирались.

— Подскажите мне, — произнес Салисов, — чем прославился Иван Сусанин в памяти русского народа?

— Он завел поляков в лес, — послушно ответил Удалов, — где было не видно ни зги. Сусанину с сердцем вскричали враги, куда ты завел нас — не видно ни зги!

— Хватит! — оборвал Удалова Салисов. — Не пытайтесь показаться глупее, чем вы есть.

Удалов кивнул. Ему не хотелось показаться умнее, чем он был на самом деле. Он надеялся, что Стендаль не раскрыл гостям истинное лицо знаменитого гражданина Великого Гусляра, известного во всей Галактике.

В комнате воцарилось молчание. С каждой секундой оно все тяжелее ложилось на плечи присутствовавших. Наконец Удалов не выдержал и спросил:

— Ну?

— Стендаль сказал, что вам можно доверять, — произнес Собачко с некоторым удивлением, словно хотел показать всему миру, что на самом деле Удалову лучше не доверять.

— Можно? — переспросил Удалов. Он тоже не был уверен.

— Историческая правда, — сказал Собачко, — заключается в том, что поляки, которых завел Сусанин, несли с собой большой и важный груз — награбленные в Вологде ценности.

— Золото, драгоценности, мебель, бусы, янтарь, жемчуг, — подытожил Салисов.

Он вытащил из кармана черный лаковый бумажник, раскрыл его, вынул листок, исписанный мелко и густо, и проверил по нему, правильно ли перечислил награбленное поляками.

— По нашим сведениям, — продолжал Салисов, — оставленные в глуши поляки в отчаянии перед гибелью прорубили полынью в озере Темном в окрестностях города Великий Гусляр.

— Исторический факт! — воскликнул Собачко.

— Все это обнаружено нами в архивах КГБ, — сказал Салисов. — Большевики скрывали эти сведения от народа, надеясь самим отыскать сокровища. Но не вышло, потому что документы были утеряны в годы великих чисток. Вы понимаете?

— Но мы теперь знаем, — продолжил Собачко. — Озеро Темное! Мы должны отыскать это озеро и нырнуть в его глубины. Сокровища, которым нет цены, лежат на его дне. В тине. И вы нам поможете.

— Почему? — спросил Удалов.

— Потому что это ваш гражданский и нравственный долг, — сказал Собачко.

Стендаль в отчаянии глядел на Удалова.

— Сокровища, говорите, — протянул Удалов, поглаживая лысину, обрамленную пегими кудрями. — Для народа? Тогда вам, товарищи, следует обратиться в наш музей. Он и заботится о сокровищах.

— Ах, оставьте, — отмахнулся Салисов. — В музее сидят некомпетентные, ограниченные люди.

— Они все продались Федеральной контрразведке и сионистам! — поддержал товарища Собачко.

Удалов укоризненно покачал головой. Стендаль взволнованно вмешался в разговор:

— Корнелий Иванович, эти господа просят им помочь.

— В чем?

— Проведите нас к Темному озеру, — жестко произнес Собачко. — Покажите нам его. Мы вам заплатим.

— Я бы рад, — сказал Удалов, которому эти люди страшно не нравились. — Но, к сожалению, такого озера в наших краях не водится.

— Ложь! — отрезал Собачко. — Такое озеро у вас расположено, хотя, может быть, под другим названием. Так что вы, Корнелий Иванович, уходите от ответственности.

— Корнелий Иванович! — голос Стендаля дрожал от волнения и страха. — Корнелий, помоги им!

Говоря эти отчаянные слова, Стендаль постарался незаметно для приезжих подмигнуть Удалову.

Удалов и без подмигивания знал, что положение критическое. К озеру Копенгаген, которое ранее звалось Темным, тайных троп нет. Лесом, по шоссейке районного значения доезжаешь автобусом до шестнадцатого километра, потом тропинкой, довольно исхоженной, идешь еще километр с небольшим. Вот ты и на месте. Эту дорогу знает каждый житель Великого Гусляра. Секрет лишь в том, что мало кому известно прежнее название озера Копенгаген. Впрочем, если подозрительные молодые люди выйдут на улицу, покажут десяти прохожим зеленую купюру, то наверняка отыщут хотя бы одного проводника в гуслярские леса.

— И как же вы намереваетесь искать этот клад? — спросил Удалов, глядя на Собачко проникновенно и целеустремленно. Тот принял этот взгляд за чистую монету и ответил:

— Оборудование на подходе. Летит вертолетами. Батискаф, катер, надувной плот, скафандры...

Собачко загибал пальцы. Салисов добавил:

— Акваланги, сухой паек, гранатомет...

— Базилио! — оборвал спутника Собачко.

— Имеется в виду гарпуномет, — поправился Салисов и тонко усмехнулся под бородой.

— А потом? — спросил Удалов.

— У нас есть фонд. Международный фонд — пострадавшим от землетрясения детям Ашхабада.

— В каком же году было там землетрясение? — удивился Стендаль.

— Неважно, в каком, главное, что оно было, — отрезал Собачко.

— Выходим сейчас, — заявил Салисов.

— Стендаля берем? — спросил Удалов.

— Обойдется! — ответил Собачко.

Говорил Собачко тонким пронзительным голосом с какой-то странной бабьей кухонной интонацией, будто бранился.

— А чего я без Миши пойду? — уперся Удалов. — Что вы меня, купили, что ли?

— Иди, Корнелий, — прошептал Стендаль. — Понятно же!

Корнелий понимал, что сопротивляться бесполезно, но упрямство было его второй натурой.

Салисов был обижен.

— Корнелий Иванович, уважаемый человек, а не понимаете простых вещей. У вас дачный участок с летней постройкой есть?

— Ну?

— А то ну, что сгорит ваше строение сегодня ночью вместе с запасенной на зиму семенной картошкой.

— А на вашего сына Максимку нападут злые подростки, сломают ему гитару и нижнюю челюсть, — добавил Собачко. — Так что, ты идешь или как?

— Иди, иди! — умолял Стендаль.

— Видите, и товарищ из газеты подсказывает, — обрадовался Салисов.

Собачко ступил в прихожую, сорвал с вешалки брезентовую куртку Удалова, которую тот использовал для рыбачьих походов, поднял и кинул под ноги Корнелию резиновые сапоги.

И Удалов перестал сопротивляться. Радикулит почти исчез.

 

Они сели в «мерседес»: Собачко за руль, Салисов — сзади, рядом с Удаловым. Салисов тут же развязал рюкзак, лежавший на сиденье. Там была одежда для туристов-рыболовов.

Своим спутникам Удалов не верил. Против них был его жизненный опыт и школьные знания. Ведь Ивану Сусанину от родных костромских мест добираться сюда лесами недели две. Неужели ему достались такие живучие поляки? Быть не может. Сейчас бы какой-нибудь учебник или знающего человека, чтобы подсказал, а доходили ли поляки до Вологды? Если не доходили, то и грабить не могли.

Если раньше, перед отъездом, у Удалова еще оставались какие-то сомнения, то теперь ему стало отчетливо ясно: эти люди — жулики и бандиты, нужно им на озере Копенгаген что-то иное, нежели клад. И Удалов, разумеется, подозревал, что и зачем им нужно.

Корнелий принял решение.

— Останавливай машину, — приказал он.

— Зачем?

— Дальше идем пешком. По чаще. Лишнего с собой не брать, проверить обувь!

Собачко проехал чуть дальше, где был удобный съезд с дороги на лужайку и загнал «мерседес» под одиноко стоящий могучий дуб.

Они вылезли из машины.

В лесу было мирно. Не боясь пришельцев, пели птицы, грибы зазывно выглядывали из-за пней, кузнечики сигали из травы, стараясь долететь до солнца. Чудесное время, чтобы гулять в лесу.

Удалов пошел первым — «поляки» за ним.

Видно было, что занятие это для них непривычное: шли «кладоискатели» неэкономно, суетливо, тратя много сил. Удалов знал, что впереди ждет обширное болото и заранее злорадствовал.

Удалов на ходу рассуждал сам с собой, и его рассуждения были безрадостными. Сусанину пришлось куда проще, потому что тогда стояла зима и был жгучий мороз. Так что заблудившиеся поляки вскоре замерзли. Собачко и Салисову смерть от охлаждения не грозила, значит, их следовало остановить другим способом, ну, скажем, завести в глухие дебри. В таких глухих дебрях Удалову бывать не приходилось, и — ясное дело — самому оттуда тоже не выбраться.

Постепенно проникаясь тревожным чувством, которое навевали тесно стоящие вековые ели, «поляки» нервно задавали вопросы.

— А вы-то сами на том озере бывали? — спросил Собачко.

— Приходилось, — ответил Удалов, раздвигая удочкой еловые лапы. Зря он согласился взять с собой удочки — явная помеха в глухом лесу.

— Это опасно? — спросил Салисов.

Тут он запутался своей удочкой в ветвях и принялся тупо дергать ее, вместо того чтобы распутать леску.

— У нас везде опасно, — сказал Удалов.

— А каких-нибудь редких животных на озере не замечали? — спросил Салисов, кидая свои удочки в кусты. Хорошие, импортные, бамбуковые удочки. Надо бы запомнить место...

— Я повторяю свой вопрос! — строго сказал Салисов. — Редких животных на Темном озере не встречалось?

Вот он, роковой вопрос! Его Удалов ждал и боялся. А как его боялся Стендаль — подумать страшно!

Удалов взял левее, к болоту.

— Был случай, — отозвался он. — Сам я не присутствовал. Но Ложкин рассказывал. Только вы не поверите.

— Погодите! — позвал сзади Салисов. Он вырвался из еловых объятий и мчался через корни и ветви.

— Вы говорите, — потребовал Собачко, — а там уж наше дело, верить или нет.

— Была она, — сказал Удалов, останавливаясь и поджидая Салисова, — такая громадная, что Ложкин даже перепугался. Метра два, по крайней мере.

— Таких не бывает, — сказал Собачко.

— Наши мерили.

— И какая она? — крикнул Салисов. Он догнал спутников и тяжело дышал.

— Зеленая, тиной воняет, — сообщил Удалов.

— Говорящая?

— Сказок начитались? — рассмеялся Удалов. — Разве щуки бывают говорящие? Они даже в цирке у Куклачева молчат, ей-богу!

Удалов счастливо смеялся, а Салисов, высоко прыгая через корни, догнал его и как следует врезал ребром ладони по шее.

Сейчас бы самое время сбежать от этих мерзавцев, но, вернее всего, они догонят и побьют. Сусанина ведь тоже убили.

Эта мысль Корнелия огорчила. Раньше он как-то об этом не подумал. Знал о древнем подвиге, но начисто забыл, что Сусанин сначала принял мученическую кончину, а уж потом его назвали героем. Кто-то этому был свидетелем. Кто-то бежал за ним по лесной чаще, скрываясь за темными стволами. А потом доложил о подвиге в партизанском штабе. А то бы никто ничего не узнал о Сусанине. Думали бы, что тот честно отрабатывал свой предательский хлеб, да заблудился.

В надежде на объективного свидетеля своего подвига, Удалов, потирая ноющую шею, внимательно обозрел окрестные кусты. Ему показалось, что он видит неясное шевеление за одним из них, но это могло быть обыкновенное дикое животное. На всякий случай Удалов подмигнул дикому животному и побрел дальше в чащу.

— Ты над нами не издевайся, не издевайся, — бормотал злобный Салисов. — Щука!

Он так произнес это слово, будто Удалов и был вонючей скользкой щукой.

Удалов пожал плечами. Чего спорить с жуликами. Все Удалову было ясно: откуда-то Собачко и Салисову, а вернее всего, тому типу, которому они служат, попала ценная информация о фауне озера Копенгаген. Информация неполная, ведь даже современное название озера, к счастью, им неизвестно. Выход один: завести их в болото, а самому все-таки попытаться улизнуть.

Болото, известное всем грибникам, окружало истоки ручья Комсомольского, который, зародившись в тростниках и питаемый ключами, протекал с километр по густой чащобе, давая жизнь самому озеру Копенгаген. Надо сказать, что Удалов, как и Миша Стендаль, не надеялся, что пришельцы из Москвы навсегда сгинут в топких глубинах болота — не было там таких глубин. Главное — оттянуть время, дать возможность Стендалю предупредить своих на озере, эвакуировать население.

Так что Удалов с каждым шагом забирал все левее, и, по его расчетам, болото было уже близко.

Под ногами начало всхлипывать, почва теряла свою изначальную твердость, и это смутило чуткого Салисова, внезапно задавшего вопрос:

— Мы правильно идем, а?

— Видишь, мокрее стало, — откликнулся Удалов. — Значит, приближаемся к водному резервуару.

— Не завязнуть бы в этом резервуаре! — передразнил Удалова Собачко.

— Не завязнете, — серьезно ответил Удалов. — Вы же мягкий.

Нельзя сказать, что Собачко воспринял слова Удалова как комплимент, но выругался он сдержанно, без истерики — приходилось смотреть под ноги, чтобы не провалиться между кочек.

Теперь надо было уже подумывать об отступлении — ведь «кладоискатели» добровольно не сдадутся. Но для этого следовало завести их поглубже в болото.

— Я дальше не пойду, — заявил Салисов.

— И не надо, — откликнулся Удалов. — Пошли обратно.

— Помолчи! — рявкнул Собачко. Он вышел вперед и начал продвигаться сквозь тростники, с каждым шагом поднимая фонтаны грязи.

Тощий Салисов последовал за ним и быстро промок до пояса. Удалов замыкал шествие, стараясь ступать на незаметные для дилетантского глаза кочки. Но все равно промок.

«Пора» — решил Корнелий.

Он незаметно отстал от кладоискателей и тропкой вдоль Комсомольского ручья, порой проваливаясь в грязь, двинулся в сторону озера Копенгаген.

Вскоре Удалова догнали возмущенные крики неприятелей, но он взял себя в руки: не откликался, не поворачивал назад, не позволял жалости овладеть собою.

Пробежав с полкилометра, Удалов услышал встречное хлюпанье и увидел, что сквозь кусты и камыши пробивается к нему Миша Стендаль в сопровождении молодой девушки в скромном синем сарафане и платочке.

— Ну что? — крикнул запыхавшийся Миша.

— Поляки заплутали в глубоких снегах, — с облегчением ответил Удалов, уставший от своего приключения. — Можете брать их голыми руками, товарищ Минин-Пожарский.

— А если без шуток? — спросила молодая девушка. Она была на редкость привлекательна, хоть и бледна впрозелень, с глазами болотного цвета и полными светло-розовыми губами. — Где они?

В ответ издалека донесся крик о помощи.

— Ясно, — отсекла девушка возможные пояснения. — Пока они выбираются из Куриной лужи, ими займется дедушка Водограй, я уже попросила.

— Вот и ладушки, — согласился Удалов. — А он их не утопит?

— К темноте они снова будут на шоссе, — сказала девушка.

— Какая ты у меня умница! — восторженно произнес Стендаль, глядя на девушку нежным взором.

— А как на озере? — спросил Удалов. — Меры приняты?

— Тетя все сделает, — ответила девушка. — Главное — не пропустить их на Копенгаген с этой стороны.

Они поспешили к озеру, полагая, что удалось отвлечь «кладоискателей» от цели. Они весело разговаривали и даже смеялись, представляя, как их противники возятся в жидкой грязи, марая импортные кожаные куртки.

Они радовались, не зная, что в их рядах зреет измена.

 

Читатели историй о Великом Гусляре привыкли к тому, что пришельцы, как правило, оказываются доброжелательными или, по крайней мере, миролюбивыми созданиями, изобретения идут на благо человечества, негодяи раскаиваются и перевоспитываются или послушно уходят со сцены.

К сожалению, в нашей новой действительности такое случается все реже и реже.

В том числе и в Великом Гусляре.

История, которую я рассказываю, начавшись на тревожной ноте, закончится, предупреждаю, на ноте грустной. Так что те, кто не желает встретиться в очередной раз с горькой правдой жизни, может пропустить эти страницы. Для других же продолжим.

Девушка, которую Стендаль называл Машенькой, а Удалов Марией, вывела друзей не к самому озеру, но, миновав его, к непроходимой чаще леса, где в зеленых ветвях открылся туннель, приведший их к заросшим листвой и опутанным корнями развалинам погибшего еще в революцию имения помещика Гуля.

Раздвинув ветви малины, Мария толкнула деревянную дверцу, и та послушно, хоть и со скрипом, отворилась. В низком, кое-как освещенном помещении (некогда портвейном погребе Гуля) стоял большой бак, наполовину заполненный водой.

Пришедшие первым делом кинулись к этому баку и заглянули внутрь.

Миша Стендаль шевелил губами и загибал пальцы, Удалов улыбался. Послышались шаги. В погребе появилась женщина средних лет, похожая на Марию. Она несла ведро.

— Вроде все, — сказала она Марии, а потом поздоровалась с Удаловым и вылила ведро в бак.

— Поосторожнее, тетя Поля, — сказала Мария.

Она подошла поближе к баку и склонилась над ним, помешивая в нем пальцем.

Удалов последовал ее примеру.

— Агу! — произнес он, — агусеньки!

В баке плавали друг за дружкой взволнованные необычной обстановкой шустрые головастики крупного размера.

— Осторожнее, — предупредила Мария, — для них это большая душевная травма.

— Это так, — согласился вошедший в погреб известный в Европе ветеринар-ихтиолог, член Ганноверской академии болезней рыб и лягушек, Иван Шлотфельдт. — Я тут привез импортные витамины для малышей.

Пока женщины вместе с ихтиологом занимались подготовкой к кормлению, Миша Стендаль метался по погребу, заламывая руки и взывая к небу.

— Что делать?! — кричал он. — Куда эвакуироваться?!

Женщина, которую называли тетей Полей, заметила:

— Не иначе как у них есть осведомитель в нашей среде.

— Наверняка, и не одна! — воскликнул Удалов. Он разулся и сушил сапоги над железной печкой-буржуйкой, стоявшей рядом с баком. — Я никогда не доверял женским коллективам. В них всегда найдутся сладострастные или корыстные особы.

— Ну ты, Корнелий, поосторожнее, — оборвала его тетя Поля. — И среди мужиков тоже есть немало дряни.

Корнелий не ответил. Он глядел, как ветеринар Иван Андреевич осторожно вытащил из воды головастика. Тот был размером с пол-литровую бутылку, снабжен зеленым хвостиком, и в облике его были некоторые необычные черты: совершенно человеческие ручки и девичья, хоть еще и не до конца оформившаяся головка с короткими черными волосами. То есть, судя по всему, ветеринар держал в руке маленькую русалочку, которая еще жила под водой и не сбросила хвоста.

— Боже мой, осторожнее, Иван Андреевич! — воскликнул Миша Стендаль.

— Ох уж мне эти молодые папаши, — в сердцах ответил ихтиолог. — Сидите спокойно.

Удалов заглянул в бак. Там кружилось десятка три русалочек: посторонний взгляд наверняка спутал бы их с крупными головастиками, что, кстати, и помогает русалкам выжить в наших отдаленных речках и озерах — иначе браконьеры давно бы их истребили.

Иван Андреевич давал русалочкам витамины, а Удалов дивился тому, как они похожи. Впрочем, что в том удивительного — ведь они все вылупились из икринок чудесной девушки Маши.

 

За десять месяцев до описываемых событий редактор газеты «Гуслярское знамя» Малюжкин вызвал с утра Мишу Стендаля в свой кабинет, обшитый фанерными панелями под дуб.

— Тираж падает, — сказал Малюжкин. — Рекламы все меньше. Бумага дорожает с каждым днем. Мы на грани краха.

Малюжкин являл собой внушительное зрелище: большую, благородных линий голову украшала буйная седая шевелюра, взгляд был орлиный, пронзительный. Однако редактор не любил вставать из-за стола, он стеснялся своего малого роста и коротких ног.

Стендаль покорно стоял, как царевич Алексей перед своим грозным отцом Петром Великим на картине художника Ге, и не понимал, куда клонит шеф.

— Вот, наши коллеги в «Потемских вестях» — продолжал редактор, подвигая по столу газетный лист в сторону Стендаля, — идут на постыдные меры для привлечения подписчиков. Они утверждают, что газета заряжена взглядом великого колдуна Эпикурея и излечивает от геморроя.

— Вы же знаете, — вздохнул Стендаль, понимая, что разговор перешел в привычное и даже надоевшее русло, — что этого Эпикурея два месяца назад выпустили из нашей тюрьмы за злостное уклонение от алиментов и воровство в детском саду.

— К сожалению, читателей этим не убедишь. Они что нам ответят? Они ответят, что Эпикурея оболгали завистники. А ты сам пробовал эту газету?

— У меня нет геморроя, — сухо ответил Стендаль, поправляя указательным пальцем очки на переносице.

— Я и говорю — шарлатаны! Куда деваться? Белый маг Тюпкин по имени Азерналий Третий предлагает нам деньги за публикацию о нем рекламной статьи...

Малюжкин принялся задумчиво катать по столу карандаш, а Стендаль наблюдал за ним и ждал, когда беседа закончится.

— Надо что-то делать, — сказал, наконец, Малюжкин. — Если мы не привлечем читателей чем-то необыкновенным, можно закрывать газету. Ты согласен?

— И вы будете печатать Тюпкина?

— А почему нет? — вскинулся Малюжкин. — Разве мы живем не в свободной стране? Одни рекламируют сигареты и вино — бич человечества, а мы — народную медицину.

— Мне можно идти? — спросил Стендаль.

— Ну уж какие вы гордые и принципиальные! Погоди. Мы тоже принципиальные. И я обещаю тебе, что ни Тюпкина, ни Эпикурея в «Гуслярское знамя» не допущу, если ты сделаешь мне материал такой, чтобы газету из рук рвали! Чтобы с мистикой и загадкой!

— Где я его возьму?

— Мне тут как-то Савич рассказывал, что в озере Копенгаген русалки водятся. Или заплывают туда... Ну бред, в общем, а все-таки тайна и народная мудрость.

— Я слышал, — сказал Стендаль, — там налимы крупные, вот их и принимают за русалок.

— И все-таки я бы на твоем месте не отмахивался. Поезжай туда, поищи русалок. Найдешь — прекрасно, не найдешь — сделаешь материал о том, что отыщешь их завтра. Лады?

И Малюжкин просветленно помахал Мише рукой.

Днем в столовой N 2 Стендаль встретил Корнелия Удалова. И так, между делом, со смехом рассказал ему о задании редактора.

Но Удалов смеяться не стал. Ведь Стендаль все же человек приезжий, по распределению из Ленинградского университета. Правда, живет в Гусляре больше десяти лет, но всего не знает. А дедушка Удалова на озеро Копенгаген ходил, когда оно еще Темным называлось. У дедушки были до революции отношения с одной русалкой, а чем они кончились — семейная тайна. Ничего хорошего, говорят, не вышло. А еще раньше Панкрат Сивов, купец второй гильдии, вообще сгинул в озере. Говорили, но шепотом, что и сам Гуль имел с русалками соглашение, но какое — никто не запомнил.

Так что в отличие от Стендаля Удалов в русалок на озере верил. Но и посоветовать Стендалю отправиться на озеро с целью выследить водяных жительниц тоже не имел морального права. Это было рискованное дело и могло плохо кончиться для Стендаля.

Но чем больше Удалов отговаривал Мишу от похода, тем сильнее тот стремился на озеро. И вот, сказав маме, что уезжает в командировку в Потьму, в теплый июльский вечер он выбрался на Копенгаген, взяв с собой лишь записную книжку и бутерброд.

Полагая, что русалки вряд ли выходят на истоптанный, близкий к шоссе берег озера, он за час обогнул водоем и оказался в местах нехоженых, топких, комариных и явно русалочьих.

Отбиваясь от комаров, он затаился за кустом. Совсем стемнело, вышла луна. Прошло полчаса, и Стендаль уже готов был бежать из леса, пока всю его кровь не выпили комары, как услышал мелодичный девичий голос:

— Простите, что вы здесь делаете?

Обернувшись, Стендаль увидел невысокую худенькую стройную девушку с длинными прямыми волосами. Одежды, надо сказать, на девушке не было. Даже при слабом свете луны было видно, что ее ноги от бедер и до щиколоток покрыты мелкой чешуей.

В первый момент Стендаль смутился наготы девушки, но ее доверчивые черные глаза, ее робкая и чистая улыбка развеяли его смущение. И уже через десять минут они беседовали, не обращая внимания на комаров.

Русалку, которая влюбилась в Стендаля с первого взгляда, звали Машей. В отличие от большинства своих сверстниц, она умела читать и писать, знала географию и была притом не по-русалочьи умна. Всему этому она была обязана своей тете Поле, дочери волжского водолаза.

И нет ничего удивительного в том, что уже к полуночи Маша и Миша тесно обнялись и принялись целоваться. Ведь издавна известно, что, несмотря на примесь рыбьей крови, русалки — существа страстные, и их соблазнам поддавались даже известные люди. Романы с русалками были у Александра Македонского, Вольтера и командарма Фрунзе.

Когда другие русалки узнали о том, что Маша стала возлюбленной корреспондента, они принялись завлекать Мишу в хоровод в надежде заманить его в озеро и утопить, как и положено поступать с мужчинами, уже выполнившими свой генетический долг. Но за Стендаля вступилась тетя Поля, представительница новых тенденций в этом обществе. Да и Маша так полюбила Мишу, что готова была сама утонуть, только не погубить возлюбленного.

Маша старалась быть достойной своего избранника: она читала книжки, которые приносил ей Стендаль, слушала радиоприемник, а когда вылезала из воды, то обязательно надевала сарафанчик, подаренный Мишей. В будущем она намеревалась поступить в речной техникум.

А потом старые русалки, по известным лишь им признакам, догадались, что Маша уже с икрой.

Значит, скоро вылупятся на свет девчушки, мальки, русалочки. К сожалению, а может, к счастью, русалки устроены так, что мальчики из икринок не вылупляются — только девочки. Так распорядилась природа. Распорядись она иначе, весь фольклор полетел бы к чертовой бабушке — что бы вы стали делать с мускулистыми русалами, которые бы утаскивали в камыши проходящих доярок или туристок?

Издавна известно, что, полюбив мужчину, русалка мечет икру — крупные, с лесной орех, икринки, которые попадают в стоячую воду. Из икринок, избежавших зубов щуки или жвал жука-плавунца, выводятся десять, двадцать, тридцать русалочек, идеально одинаковых, как две капли воды похожих на маму и чуть-чуть на папу.

Когда множество одинаковых русалочек вывелись в озере, сладостная весть об этом событии разнеслась по всем лесам, речкам и озерам, где еще сохранились русалки.

Русалочек берегли всем миром — не только водяные жители, но и друзья Миши Стендаля. Некоторые старые русалки готовы были держать детей в аквариуме, но выписанный специально из Ганновера Иван Андреевич Шлотфельдт приказал аквариум разбить, потому что детям нужно движение воды и ее естественное перемешивание.

Несмотря на принятые меры и круглосуточное дежурство, всех детей вывести не удалось. Десяток икринок погибло, еще двадцать пропали без вести, но из двадцати шести вылупились русалочки, подросли и шустро плавали по озеру,

Нельзя сказать, что Стендалю легко жилось. Он разрывался. Разрывался между любовью к Маше и невозможностью построить с ней настоящую дружную семью, разрывался между любовью к дочкам и невозможностью играть с ними на лужайке или кормить кефиром из соски.

Тяжело было Стендалю и на службе — не мог же он стать источником нездоровой сенсации. Представляете заголовок статьи «Молодой журналист ждет, когда его двадцать шестая дочь вылупится из икринки», «Нам с милой уютно под водой!», «Где твой хвост, невеста?». Эти заголовки снились Стендалю, и он вскакивал в поту с криком: «Мама, что они со мной сделали!». Его мама, Раиса Федоровна, которая не знала точно, что происходит с сыном, но понимала, что происходит неладное, утешала Мишу как могла, приносила холодный чай с мятой и поила на сон грядущий отваром из столетника.

Лишь близкие друзья — Удалов, Минц, Грубин знали о тайне Стендаля и надеялись, что все образуется. И хотя формально Стендаль оставался холостяком, а русалка Маша, как и все русалки, не могла выйти замуж, для друзей они составляли молодую семью, о которой следовало заботиться.

Кто, кроме профессора Минца, смог бы вызвать из Ганновера ихтиологическую знаменитость, выходца из рода Шереметевых, ветеринара Шлотфельдта? Кто, кроме Саши Грубина, смог бы изобрести автоматическую кормушку для девочек, которая выдавала им строго отмеренные порции пищи и витаминов? А кто испятнал весь южный, низменный, болотистый берег озера надписями «Купание и ловля рыбы запрещены!», «Внимание! Повышенное содержание технеция и калифорния!», «Вход и распитие воспрещены по причине энцефалитного клеща!»? Разумеется, это сделал трудолюбивый Удалов.

Теперь, когда читатель полностью в курсе необычных событий, имевших место на берегу и в глубинах озера Копенгаген, он поймет, почему Миша Стендаль так испугался «мерседеса», нагло затормозившего возле редакции газеты «Гуслярское знамя», и почему он срочно повел «кладоискателей» к Удалову, своему старшему и находчивому другу.

Ни Стендаль, ни Удалов ни на секунду не поверили в историю с подводным кладом. Нечего здесь было делать Ивану Сусанину и полякам: в эти места в семнадцатом веке даже бурые медведи не осмеливались совать носы.

Было очевидно, что Собачко и Салисов откуда-то пронюхали о местных русалках.

 

О погребе в руинах замка помещика Гуля знали единицы, даже среди русалок, но, как сказал по-немецки Иван Андреевич, молодую поросль следовало бы эвакуировать в более надежное место. А такого в лесу не было.

— Отвезем их ко мне домой, — молил Стендаль, — моя мама так хотела, чтобы у меня были дети.

— Только не двадцать шесть, — отрезал Удалов.

Стендаль только махнул рукой, он и сам понимал, что его предложение относится к разряду недостижимых.

Снаружи доносился некий неясный шум, встревоживший Удалова. Он решил, что его долг — немедленно выбраться наружу и посмотреть, что там творится. Стендаль вызвался сопровождать его.

Как и следовало ожидать, шум производили выбравшиеся из болота Собачко и Салисов, грязные, мокрые, злые, но в то же время торжествующие.

— Черт побери, какая трагическая ошибка! — вырвалось у Стендаля.

Проследив за его взглядом, Удалов понял, что произошло.

Оказывается, «кладоискателей» сопровождал, медленно вплывая в озеро из ручья, сам пан Водограй, личность отвратительная, вредная, но почти никому лично не известная.

Еще со времен помещика Гуля он каким-то образом перебрался в эти края из Волги, где его не терпели, и обосновался в болоте, страшно завидуя русалкам, плескавшимся в чистых озерных водах. Почему-то эта хитрая злобная бестия полагала себя шляхтичем и требовала, чтобы его именовали паном, на что не имела никаких прав. Но, кстати, водяной не имел прав и на то, чтобы носить пришитые к голому голубому телу генеральские эполеты Французского иностранного легиона и генеральские же лампасы.

Водограй, которого на Копенгагене все звали просто Водяным, неоднократно пытался сблизиться с кем-нибудь из русалок для продолжения рода, но даже самые некрасивые и одинокие из них этого себе не позволяли.

Так он и вековал в болоте, нападал на лягушек, порой ловил и пожирал нутрию или кролика. Хоть его не любили, но свыклись с ним, звали то дядей, то дедушкой; пользуясь его глупостью, устраивали розыгрыши, а то со скуки водили вокруг него хороводы.

Внешность пана Водограя оставляла желать лучшего не только с человеческой, но и с рыбьей точки зрения.

Иногда Водограй выбирался на берег, ворошил добро, брошенное туристами и, если находил газету, прочитывал ее от корки до корки. Так что он знал о переменах в СССР, а затем и в России и странах «ближнего зарубежья». Зная грамоту, он держал на болоте под пнем бумагу и карандаши из трофеев, собранных за столетия.

Никто не знал в лесу, что Водограй — графоман-кляузник. За свою жизнь он написал тысячи анонимных писем на всевозможные злобные темы. Но обратного адреса никогда не указывал, поэтому никто не мог принять мер против птиц, которые слишком громко поют, против комаров, которые слишком тонко жужжат, против людей, которые топчут траву, против лесника, который срубил ель, против русалки Поли, которая грубо разговаривала с Водограем.

Так и прошла бы жизнь, но, ощутив «свежий ветер перемен», водяной понял, что пора выходить в люди.

Поэтому он написал письмо в Москву, в акционерное общество «Секстрансинвест», которое рекламировало казино с эротическими услугами. В письме коряво, но убедительно водяной сообщил, что на озере Темном под городом Великий Гусляр скрывается целый выводок русалок, которые могут оказывать эротические услуги кому угодно, а он, пан Водограй, за эту информацию требует себе пост директора. И приписал обратный адрес. Только вместо названия Копенгаген, по старческому убеждению, обозвал озеро Темным, как было в дни его молодости.

Долго не было ответа из Москвы. И вдруг сегодня к нему прибежала эта девка Машка, велела идти на болото и придержать двух бандитов, которые хотят пробраться на озеро.

Тут-то Водограй и понял, что пробил его звездный час.

Это они! Это ответ на письмо!

И вместо того чтобы «придержать» незваных гостей, водяной торжественно привел их на озеро.

 

Еще не увидав Удалова, который пригнулся за кустом, Водограй визгливым голосом закричал, распугав уток и встревожив далеких, кажущихся муравьями, рыболовов, которые коротали время на противоположном берегу озера.

— Уголовное дело! — вопил он. — Попытка убийства отечественных бизнесменов! Страшное преступление! Где милиция?

Из озера, неподалеку от берега, таясь в густых камышах, выглядывали русалки. Не все знали, что происходит, ведь некоторые русалки глупы, как рыбы, но любопытны, как кошки.

— Сиди, — прошептал Удалову Стендаль и не спеша вышел на открытое место.

— С прибытием, — сказал он. — Что случилось?

— Это он, — прошипел злобный, тощий, бородатый и промокший Салисов. — Это он нас к Удалову привел, это он организовал наше потопление.

— Кстати, — спросил Стендаль, снимая и протирая очки. — А где же Корнелий Иванович? Вы что, бросили его в лесу?

Стендаль нервничал и переигрывал. Врать он не умел, врал обычно только маме и главному редактору Малюжкину. Но друзья Водограя не ожидали такой наглости и несколько опешили.

— А разве он не здесь? — спросил дискантом толстый Собачко.

— А как вы планируете искать сокровище Вологодского кремля? — игнорируя вопрос, в свою очередь спросил Стендаль.

— Чего? — удивился Водограй, существо подозрительное и жадное.

— Наши друзья приехали сюда за кладом, который спрятали поляки в начале семнадцатого века.

Водограй всем телом медленно развернулся к жуликам.

— Какой клад? — спросил он визгливо, но тем не менее грозно.

— Ах, это тактический прием, — отмахнулся Собачко. — Не обращайте внимания.

— Какой клад, я спрашиваю!

Старый бездельник всю жизнь мечтал отыскать клад. Любая русалка, любой карась в окрестных лесах знали, что Водограй перерыл всю тину в окрестных болотах, надеясь сказочно разбогатеть. Отыскал старую шину, остов зонта, танк времен гражданской войны, случайно потерянный англичанами, неоткрытую банку сгущенки и, говорят, скелет утопившегося помещика Гуля. С зонтиком Водограй почти не расставался, говоря, что ждет дождя. А если дождь начинался, то водяной нырял в воду, а зонтик оставлял снаружи.

— Да погоди ты! — возмутился Собачко. — Не буду же я этому Стендалю рассказывать, что мы озеро в аренду взяли? Что мы тут клуб интересных встреч устраиваем? Так бы он нас сюда повел!

— Спросили бы кого-нибудь другого!

— Спрашивали. Никто не знает, что это за озеро — Темное.

— Какой еще клуб интересных встреч? — вмешался Стендаль. — Кто с кем будет встречаться?

Не удостоив его ответом, Собачко достал из кармана переносную рацию, вытер ее о рубаху и начал бормотать. Салисов же, малость обсохнув и обнаглев, презрительно глянул на Стендаля:

— Живете в полном отрыве от цивилизации. А в некоторых странах, между прочим, давно укрепилась свободная любовь.

При последних словах в камышах произошло оживление, так как многие русалки уже слышали о свободной любви, но не умели отличать ее от несвободной.

Под влиянием слухов некоторые русалки решили жить по-новому. Были совершены даже две попытки эмиграции — нет, не на соседнее озеро и даже не в реку, а в город Гусляр. А совсем уж глупую русалку Прасковью Филипповну Удалов с тетей Полей выловили у самой станции — она подалась в Америку. Будто там своих русалок нет! А как такой дуре объяснишь, что без регулярного купания в настоящей лесной воде русалки умирают, как птицы в стратосфере?

Слова Салисова падали на благодатную почву. До появления здесь Салисова с Собачко русалки действовали по собственной неумной инициативе. Теперь же появились вожди. И возможности для бунта.

— Ты говори, говори, милок! — закричала из камышей перезревшая в девках русалка Римма.

— Мы пришли дать вам свободу! — закричал Салисов басом. — Теперь каждая русалка получит столько мужчин, сколько пожелает! Уже создано акционерное общество по эксплуатации вашего озера. Теперь, когда мы с вашей помощью обнаружили его и нанесли на карту, сообщили его координаты в область, проходит приватизация озера его трудовым коллективом.

— Каким еще трудовым коллективом? — удивился Стендаль.

— Вы задаете слишком много вопросов, молодой человек, — оборвал его Салисов. — Трудовой коллектив — это наши отечественные русалки, гордость советских лесов и рек.

Из камышей выглядывали глупые хорошенькие русалочьи физиономии.

Блистающий мир приключений и чувственных наслаждений сверкал ожиданием в их зеленых глазах.

— Да вылезайте, вылезайте, — торопил их Салисов. — Покажитесь вашим сопредседателям!

— Девочки! — закричала тетя Поля. — Остановитесь! Честь русалке дается единожды. Лишь раз в жизни можно метать икру. И надо выметать ее так, чтобы не было мучительно больно за пустые хлопоты!

Но ее мало кто слушал.

Из камышей, из прибрежного тростника, а то и прямо из глубины поднимались все новые стройные девичьи фигуры. И вот уже первая из них — известная нам Римма — вышла из воды и замерла по щиколотку в озере, совершенно обнаженная, если не считать занавески длинных волос, прикрывавших правую грудь. Но ее живот и бедра, плавно и изящно покрытые мелкой зеленой чешуей были открыты и предоставлены для всеобщего лицезрения.

Удалов со Стендалем эту чешую не раз видали, к ней привыкли, находя в том свою прелесть. Но Салисов с Собачко были поражены. Пожалуй, им легче было увидеть не обычные девичьи ноги зеленого цвета, а настоящие рыбьи хвосты, как изображалось на средневековых картинках.

— Вот это да! — восторженно закричал Собачко.

— 3акройсь! — потребовал Салисов. Однако русалкам закрываться было нечем. Единственная одежда диких русалок — речные водоросли да ночной туман.

Шорох камышей, куда отступили испуганные окриком русалки, был не слышен из-за шума вертолета, который снизился над озером, пустив по нему концентрические волны. Вертолет сместился к берегу и замер у самой земли. Из него выскочил кавалерийского вида человек в милицейской фуражке и розовом аргентинском плаще. Он держал в руках стопку бумаг.

— Это документы! — кричал он, стараясь перекрыть шум вертолета. — До-ку-мен-ты!

Приказывая жестами вертолету убираться, Салисов раскрыл бумаги и принялся проглядывать их.

Вертолет покрутился над озером, отлетел в сторону и завис над соснами.

— Тут мне прислали план местности, утвержденный райисполкомом, — объявил Салисов. — Можете полюбоваться, Стендаль.

Стендаль подошел к Салисову, они стали смотреть на чертеж, а водяной, которому было тоскливо и которого мучили подозрения постарался вползти на берег, но тело его было таким мягким и скользким, что пришлось оставить его наполовину в воде.

— Видите, что здесь обозначено? — спросил Салисов, указав пальцем на квадрат неподалеку от озера. — Читайте:

— Развалины усадьбы помещика Гуля, — прочел Стендаль.

— Показывайте, где развалины.

— А зачем они вам?

— А затем, что там будет построен нами дом отдыха и развлечений для трудящихся из-за рубежа. Именно в этом культурном заведении, где девушки-русалки получат заодно и среднее образование, они будут плодотворно трудиться и отдыхать.

— Как трудиться? — нехорошее предчувствие охватило Стендаля.

— Они будут оказывать нашим клиентам разного рода услуги, — улыбнулся Собачко. — За валюту.

Тут кусты у берега раздвинулись и оттуда вылетел кипящий справедливым гневом Удалов.

— Какие еще услуги! — кричал он. — Это же невинные дети лесов и морей! Я в милицию заявлю, я до Москвы дойду!

— А вот и явление третье, — сказал Собачко. — Мелкий преступник Корнелий Удалов, взявшийся за восемьдесят долларов отвести нас на ваше озеро, дорогие русалки. Деньги он прикарманил, а нас завел в болото. Как это называется?

Русалки отозвались из камышей отдельными негромкими возгласами ужаса и отвращения, а Удалов принялся выворачивать карманы и кричать:

— Да я доллара в жизни не видал! Нужны мне ваши доллары!

Салисов провел пальцем воображаемую линию и последовал по ней — воображаемая линия вела к спрятанным в лесу руинам замка Гуля.

Стендаль попытался преградить ему дорогу, но человек в милицейской фуражке ловко отбросил несчастного молодого отца приемом каратэ.

Такая же судьба постигла и Удалова.

Вертолет опустился пониже, как бы страхуя своих хозяев. Русалки вышли из озера и любопытствующей толпой робко следовали за Собачко. Собачко отстал немного, приблизился к Римме и легонько провел ладонью по ее бедру. Ощущение чешуи ему не понравилось, и он сказал:

— Во, экзотика!

Римма громко рассмеялась. Маленькие изящные жабры, похожие на вторые ушки, затрепетали.

— Ах ты, мой налимчик! — проговорила она.

С шумом и треском прорвавшись на прогалину перед руинами, Салисов остановился, не скрывая торжества.

— Вот тут, — сказал он, — мы воздвигнем гостиницу-казино под названием «Салисания»! Сюда будут прибывать «денежные мешки».

— Мешки? — удивилась одна из молодых русалок. — Зачем нам мешки? Мы хотим любви.

— Помолчите, вы мешаете мне думать! — оборвал ее Салисов. — Ну, где же техника и живая сила? Почему не завозят кирпич?

— Когда же строить будете? — упавшим голосом спросил Удалов. Чувство неминуемого поражения охватило его. Он понимал, что с появлением казино погибнет не только озеро, не только будут совращены и пойдут по рукам невинные русалки, но рухнет и весь мир Великого Гусляра.

— Немедленно. Вот постановление городской администрации, вот документы на акционирование, приватизацию и ваучеризацию.

Документы выглядели настоящими. Загадочно было, когда дельцы успели получить их, если еще час назад и не подозревали, как добраться до озера с русалками?

Но надежды на подлог и последующее разоблачение были тут же развеяны. Из окошка низко спустившегося вертолета высунулся председатель комиссии по приватизации. Он грозил сверху Удалову и пронзительным голосом, перекрывая шум винтов, кричал:

— Все законно! Я проверял!

— Ты лучше технику сюда гони! — крикнул Собачко. — Быстро!

Салисов подошел к заросшему лазу, ведущему в развалины и спросил:

— А там что?

— А там ничего! — слишком громко откликнулся Стендаль и этим выдал себя.

— А мы посмотрим, — сказал Салисов, подзывая жестом человека в милицейской фуражке и вторым жестом посылая его в развалины.

Стендаль ринулся наперерез, но новый поворот событий остановил его.

Из черного лаза, согнувшись втрое, но не потеряв при этом гордого достоинства потомка одновременно германской и русской аристократии, вышел, сверкая моноклем в левом глазу, граф Шереметев по матери, а по отцу великий ихтиолог Нижней Саксонии Иван Андреевич Шлотфельдт.

— Прошу остановиться, — сказал ихтиолог, и все послушно остановились.

Стендаль, Удалов и русалки потому, что были знакомы с Иваном Андреевичем, приехавшим в Гусляр, чтобы оказывать помощь русалкам, а Салисов и его сообщники потому, что почувствовали в голосе, акценте и движениях Ивана Андреевича настоящего европейского джентльмена. Перед такими наши мошенники почему-то до сих пор тушуются.

— Видите? — спросил Иван Андреевич, поднимая перед собой объемистую книгу, которую Удалов поначалу принял за Библию и решил, что Шлотфельдт решил обратиться к Богу как к последнему защитнику русалок.

Никто не ответил. Все понимали, что ихтиолог задает риторический вопрос.

Ростом ихтиолог был очень высок, носил бороду и усы, как Николай Второй, и было в его повадках нечто строевое и даже конногвардейское.

— У меня в руках есть «Красная бух»! Вы понимаете?

Все, кроме русалок, понимали, что значит «Красная бух». Это означает «Красная книга», куда записывают всех редких и вымирающих животных.

— В этой бух записано следующее: Русалка есть легендарное сусчество, которое уже есть вымереть во всем мире и если не вымирать, то последний экземпляр охранять в настоящий заповедник, а никакой частный сектор ни-ни! Ферботтен!

— Ну это мы еще посмотрим, — нагло ответил Салисов, который пришел в себя после первого шока. — Это, может, в вашей Бенилюксе русалок не осталось, а мы еще с ними побалуемся. Побалуемся, девочки? — обратился он к столпившимся сзади русалкам. Их зеленая нагота казалась жалкой и превращала их в часть леса. Русалки дрожали, потому что не привыкли стоять на холодном ветру.

— Летят! — закричал человек в милицейской фуражке. — Наши летят!

И впрямь со стороны Вологды строем шли грузовые вертолеты, к которым были привязаны балки и швеллера, стропила, сетки с кирпичом.

Небо окрасилось белыми пятнышками парашютов: спускались архитекторы, сметчики, счетчики, бухгалтеры и прочие работники проектных организаций, которые, приземлившись на берегу и не обращая внимания на обнаженных зеленоногих русалок, тут же принялись раскладывать столы, разбивать палатки и платить профсоюзные взносы.

— О, найн! — воскликнул граф Шереметев. — Так дело не пойдет!

И тут всем пришлось стать свидетелями зрелища, подобного которому никому еще видеть не приходилось. Вверх по речке Скагеррак, со стороны большой реки Гусь, видно, проникнув во внутренние воды России по Северной Двине или через Мариинскую водную систему, поднимая носом белый бурун, ворвался с песнями и гудками сверкающий белой краской, стройный и решительный корабль международного экологического общества «Гринпис».

— Спасибо, — тихо произнес Иван Андреевич Шлотфельдт, — вы приплыли даже быстрее, чем я ожидал. Ни одна из русалок еще не обесчещена, никто не успел вымереть, хотя эта судьба грозила всем.

С этими словами тайный резидент «Гринпис» по Российской Федерации сбросил белый халат и твидовый пиджак, и обнаружилось, что он облачен в скромный траурный костюм, который не снимал с того дня, как в экологически грязной речке погибла последняя говорящая золотая рыбка.

Испуганные появлением корабля проектанты во главе с Салисовым и Собачко погрузились в вертолеты и умчались в областной центр, чтобы там с помощью интриг, подкупа и угроз добиваться строительства казино с публичным домом для русалок.

— Мы еще вернемся, сионисты проклятые! — кричал с неба Салисов.

Некоторые русалки были разочарованы, потому что ждали любви и приключений. Что поделаешь — примитивные создания! Другие, поумнее, радовались сохранению привычного образа жизни. Хотя всем было понятно, что даже создание заповедника для русалок не спасет их от порочного влияния цивилизации.

Многие русалки были потрясены видом корабля и его экипажа — молодых людей в траурных одеждах, словно черных рыцарей возмездия. Русалки зазывно улыбались молодым людям и звали их купаться. Тем временем более взрослые и разумные представительницы русалочьего племени проводили краткое совещание с профессором Шлотфельдтом. Всем было ясно, что даже создание заповедника для русалок в озере Копенгаген не решает проблемы — слишком уж близко и доступно озеро для подозрительных личностей. Единственный выход заключался в срочной эвакуации племени в дикое нехоженое место. Рассматривалось несколько вариантов: Бразильская сельва, озеро Лох-Несс, а также заповедные леса к востоку от Архангельска.

Пока кипел горячий спор, Удалов, заметивший отсутствие Стендаля, решил заглянуть в погреб помещика Гуля и узнать, как себя чувствуют Маша и ее двадцать шесть дочек.

Погреб встретил его пустотой и тревожной тишиной.

— Миша, где ты?

Никакого ответа.

— Маша, отзовись!

Тишина.

Удалов ощупью добрался до темного угла, где только что скрытый ветками и тряпьем стоял бак с мальками. Но и бака не было — лишь мокрая щебенка под ногами.

Впереди был подземный сумрак — Удалов сделал несколько осторожных шагов, ступая по кирпичам и пыли, отодвинул доску — и в глаза ударил зеленый свет лесной чащи. К свету вели стесанные кривые ступени. На них темнели пятна воды. Кто-то волочил здесь бак, понял Удалов. Хорошо бы не враги — Миша этого не переживет.

Мокрые следы вывели Удалова к заросшей нехоженой тропинке, а та, через полсотни метров, к речке Скагеррак, той самой, что вытекает из озера Копенгаген и впадает в реку Гусь.

На берегу сидела и рыдала Маша. Возле нее валялся опрокинутый бак.

На коленях возле Маши стоял Миша Стендаль, нежно и неумело гладя ее темные зеленоватые волосы, и тоже плакал.

Удалов подождал с минуту, не желая прерывать горе друзей. Но потом все же поинтересовался:

— Что за беда стряслась?

— Я хотела... — ответила сквозь слезы молодая русалочка, — я хотела дочек спасти. Они же... эти... работорговцы, они бы их захватили.

— И что же ты сделала? — в ужасе спросил Удалов, уже догадываясь о страшном ответе. — Ты их убила, чтобы не достались врагам?

— Да ты что, Корнелий Иваныч, — испугалась русалочка, даже плакать перестала.

— Она их в речку выплеснула, — печально ответил Стендаль. — Уплыли мои девочки.

— Но они же могут заблудиться, простудиться, попасть в зубы щуке!

— Не терзайте мою душу, — ответила русалочка. — Я думала, лучше смерть на свободе, чем жизнь в зоопарке.

— Это я ее научил, — горько, но не скрывая гордости за возлюбленную, сказал Стендаль. — У русалки должны быть высокие принципы.

Они замолчали и стали смотреть на быструю веселую воду узкой речушки.

— Может, их выловят, — сказал Удалов. — Ты скажи своим подругам, чтобы поискали.

— Нет, туда нельзя! — закричал Стендаль. — Там их поймают и отдадут в вертеп разврата!

— Нет, наши временно победили. Сейчас обсуждается проблема, куда эвакуировать русалок, чтобы скрыть их от коммерческих структур...

— Неужели... — но Стендаль оборвал себя. Он-то знал, что в нашей действительности справедливость торжествует лишь сугубо временно, и потом за это приходится дорого расплачиваться.

— Ну, может, сколько-нибудь поймаете, — сказал Удалов.

— Правильно! — к Стендалю постепенно возвращалась способность мыслить. — Ты возьмешь тех дочек, которых удастся отловить! Я останусь здесь, и мы с Удаловым будем каждый день ходить здесь с бреднем. Правильно, Корнелий?

— Только не каждый день, — робко возразил Удалов, но Стендаль его не слышал. Он был готов нестись в город покупать бредень для ловли мальков-русалочек.

— Ой! — прервал его мысли отчаянный крик Маши.

Удалов со Стендалем обратили взоры на середину речки, где из воды высунулась голубая пришлепка — голова пана Водограя, его белесые глаза смотрели бессмысленно и нагло, в открытой пасти желтели щучьи зубы. В толстой блестящей конечности он держал маленькую русалочку, которую только что поймал, и, не скрывая торжества, подносил ее ко рту, чтобы сожрать.

Замолкнув, Маша стрелой кинулась к воде и нырнула, подняв фонтан до неба. А так как речушка была всего метров шесть шириной, то вода в ней покачнулась и оголила сизое пузо водяного. Тот потерял равновесие и промахнулся мимо пасти — русалочка ударилась о его ухо, и в тот момент русалка Маша боднула Водограя и вырвала дочку, а когда водяной выскочил, чтобы погнаться за ускользнувшей добычей, подоспевший Стендаль долбанул водяного по студенистой голове осиновой дрыной так, что голова его ушла в плечи, на ее месте образовалась круглая впадина, подобная небольшому лунному кратеру.

В таком виде водяной, как заснувшая медуза, медленно и безвольно поплыл по течению. Удалов крикнул с берега:

— Ты его не до смерти?

Маша, которая нежила, гладила, согревала дочку, ответила за Стендаля:

— А он бессмертный... к сожалению.

Оставив дочку Стендалю, Маша нырнула в речку и поплыла по течению, надеясь догнать и перехватить хоть сколько-нибудь из дочерей, а Удалов отправился обратно к озеру, где уже началась погрузка русалок на белый корабль союза «Гринпис». Некоторые русалочки, поднимаясь на борт, сразу же начинали соблазнять экологов, но капитан строго осаживал пассажирок.

Удалов понял, что устал от всей этой колготни.

Незамеченный, он пошел по тропинке обратно к городу.

Настроение у него было плохое. Ведь история не знает обратных дорог.

Купить дом в Казани и пригороде.

Кир Булычев -> [Библиография] [Книги] [Критика] [Интервью] [Иллюстрации] [Фотографии] [Фильмы]
Новый Сусанин -> [Библиографическая справка] [Текст] [Иллюстрации]



Фантастика -> [ПИСАТЕЛИ] [Премии и ТОР] [Новости] [Фэндом] [Журналы] [Календарь] [Фотографии] [Книжная полка] [Ссылки]



(с) "Русская фантастика", 1998-2007. Гл. редактор Дмитрий Ватолин
(с) Кир Булычев, текст, 1993
(с) Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, дизайн, 1998
Редактор Михаил Манаков
Оформление: Екатерина Мальцева
Набор текста, верстка: Михаил Манаков
Корректор Вадим Мамед-заде
Последнее обновление страницы: 28.04.2003
Ваши замечания и предложения оставляйте в Гостевой книге
Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие материалы
НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей